* * *
Я от сумы не отрекаюсь,
Моя судьба — покинуть дом,
Глотать на бездорожье дым
И ждать, когда настигнет Каин.
Когда он свой достанет нож,
Что этого быть может гаже?..
«Рук на себя ты не наложь» -
Господь Великий мне подскажет.
* * *
Блистали дикие нравы
На стогнах дикой судьбы.
Бились ради забавы
Римлян, Рима рабы:
Окутывали сетями,
Вонзали друг в друга мечи.
Даже сейчас перед нами
Зрелище это кричит:
«Убей, не жалей недоноска!
Вонзи в него меч, давай!»…
Это же так просто,
Как надломить каравай.
Промчались дикости тучи,
Век двадцать первый вручён.
И здесь гладиаторов кучи,
Многие ходят с мечом.
Спереди крики, сзади:
«Врежь, растакую мать!..» -
Не развлечения ради,
За право существовать.
* * *
Коль мораль от сатаны,
Бесов домочадцев.
Не обязаны ей мы
В корне подчиняться.
* * *
Тихо заря угасает,
Тихостью пленена.
Тень свою вечер бросает,
Так во все времена.
Осень. Зима. Лето.
Первых цветов дурман…
В жизни тихости этой
Так не хватает нам.
* * *
Влечёт вода, не все ли мы
В неё безмерно влюблены.
Она зеркальна в берегах,
Она спокойна, не строга.
Журчание песенно воды,
И от неё не ждёшь беды.
Не ждать беды – самообман…
А для чего-то он нам дан.
* * *
На всю жизнь даётся память,
Не смывается, как мыло,
И она юлить не станет
Скажет всё, что раньше было.
Ей что белый ты, что красный,
Что здоров как бык, что болен…
Окрики ей не опасны,
Не наскоки чьей-то воли.
* * *
Кто на религию наскоком –
Всё это обойдётся боком.
Едва ли ждёт тропа иная…
Пред смертью Ленин псиной лаял.
* * *
Окрасил вечер облака,
Зажёг звезду над липою.
Видна художника рука,
Художника великого.
Во все глаза гляди, народ,
Не будь бадьёй беременной,
Сейчас он с полотна смахнёт
Рисунок свой уверенно.
* * *
Нынче тополя – в упор столбы,
Шпалы им родство иль что-то прочее
Чернодушью это до балды,
Так сказать - сплошное черноночие.
Всё равно взлетает в небо пух,
Хоть не густо, всё-таки старается.
Кто-то же на свете не потух,
Что-то с добрых ноток начинается.
* * *
Разбросала свои полотна
Молодуха взыграй-зима.
Принял лес подарки охотно,
Да и полю досталось сполна.
Лишь потом она будет ворчлива,
Лишь потом она будет стара,
А пока она дива, красива
И мы рады ей как детвора.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
